Духовное наследие сохранилось в душе каждого человека, думающего и говорящего по-русски. Всё, что заповедали нам предки, мы носим внутри себя, и эти знания являются генетической памятью, во многом определяющей отношение современных потомков русов к окружающей природе и людям.
Вот, что писали западные исследователи о том, чем русский человек отличается от европейца, – в своей расовой гордости, европеец презирает восточную расу. Причислив себя к разряду господствующих людей, он считает славян за рабов. Но на чьей стороне свобода? Европеец подчиняется земным законам и позволяет им себя поработить. Русскому же, и вообще славянам, свойственно стремление к свободе, не только к свободе от ига иностранного народа, но и свободе от оков всего преходящего и бренного[1]. Не поэтому ли племена, заселявшие Европу с доисторических времён, пытались поработить живших рядом славян и уничтожить все знания о «Детях Истины». К сожалению, приходится констатировать, что к XIX веку это удалось сделать.
Среди европейцев бедный никогда не смотрит на богатого без зависти, среди русских богатый часто смотрит на бедного со стылом. В русском живо чувство, что собственность владеет нами, а не мы ей, что владение означает принадлежность чему то, что в богатстве задыхается духовная свобода.
Русский больше склонен к внутреннему совершенствованию, чем к внешнему успеху. И в этом он ближе, опять-таки, к индусам и персам. Он стремиться к добродетели, а европеец к деловитости. Деловитость ведёт к успеху в мире фактов, но она разъедает душу и разрушает внутреннюю свободу. Тот, кто обращается к добродетели, тот рвёт с реальностью. Он становится на сторону духовного порядка, чья защита связана с тяжёлыми потерями в мире полезности, но этим спасается внутренний человек. Так сталкиваются эти два противоположных идеала внутренней свободы и внешнего могущества.
Русский доверяет сверхчувственным силам, изнутри пронизывающим всё происходящее. Его основное переживание – изначальное доверие. Европейский же человек занимает противоположную позицию. С его точечным чувством связан в качестве преобладающего душевного настроя – изначальный страх. Для него надёжно существует только его собственное Я. Он – метафизический пессимист, озабоченный лишь тем, чтобы справиться с окружающей его эмпирической действительностью. Он не доверяет основе вещей. Он не верит твёрдо в сверхъестественные силы, осмысленно организующие бытие. Он переживает мир, как хаос, только через человека, получающего смысл и оправдание. Его всегда мучает боязнь, что мир порвёт удила, как только с него будет снята без отдыха творящая рука. Это несчастный человек.
Европеец противостоит судьбе как врагу, с которым он борется не на жизнь, а на смерть. Для него трагична не судьба сама по себе, а поражение в борьбе с ней. Русский же един со своей судьбой. Он ей не противостоит. Он её использует, как смиренно доверчивый, а не высокомерно сопротивляющийся.
Продолжение следует.
[1]В. Шубарт, "Европа и душа Востока".
Ищущим свой Путь
Свежие комментарии